Время было такое. Повесть и рассказы - Анатолий Цыганов

Вечером в бывшем барском доме собрались все крестьяне. Восемь мужиков, одетых в латаные потёртые зипуны, расселись по лавкам. Поодаль разместились комсомольцы. За столом, покрытым красной материей, сидел уполномоченный. Среди серых мужицких зипунов он выделялся кожаной курткой, затянутой ремнями. Дождавшись, когда утихнет шум, уполномоченный встал из-за стола и громко откашлялся, приготовившись говорить.

– Товарищи! – начал он. – Советская власть взяла путь на индустриализацию страны! Родине нужны станки, машины, трактора!..

– Ты, мил человек, нам агитацию не наводи, – раздался голос пожилого крестьянина. – Говори, зачем нас позвал и кто ты такой?

– Я, товарищ, вас не агитирую. Зовут меня Пётр Панфилович Клемешев. А зачем я вас созвал? Это особый разговор. Если меня не будут перебивать, я всё объясню.

– Ежели ты нас хочешь уговорить в колхоз вступать, так мы уже состоим в коммуне «Красный Трудовик», что на Вагановке. Там у нас всё хозяйство. А тут только бабы да ребятишки. И здеся уже была коммуна «Красная Заря» на месте конезавода. Только распалась. Так что и разговаривать нам не о чём! – раздались выкрики. Шум усиливался.

– Товарищи! Никто вас не собирается уговаривать! – Клемешев старался перекричать разошедшихся крестьян. – Коммуну вашу я знаю. Объединяет она крепкие хозяйства. Но это уже пройденный этап, хотя никто и не собирается распускать коммуны. Партия взяла курс на создание коллективных хозяйств. Поэтому необходимо уяснить сегодняшнюю линию преобразований. Я ещё раз прошу меня выслушать, не перебивая.

Шум постепенно стих, и мужики успокоились.

– Как я уже сказал, Советская власть взяла путь на индустриализацию страны. Но рабочим надо есть, – вновь начал приезжий. – Поэтому партия приняла решение создать мощный кулак развития сельского хозяйства. Вы уже знаете: коллективизация крестьянских хозяйств идёт по всей стране, Но в таких местах, где нет возможности организации коллективного хозяйства, принято решение создавать государственные сельские поселения. Так, на базе бывшей дачи Лебедева Сибкрайком утвердил образовать Государственное сельскохозяйственное предприятие. С завтрашнего дня все жители бывшей лебедевской дачи автоматически становятся рабочими госхоза!

С места вновь встал пожилой крестьянин:

– Ты вот что, товарищ Клемешо'в, разъясни народу. Вот ты говоришь: коллективизация идёт по всей стране. А мы вроде уже все в коммуне, и нас никто не спросил, хотим мы или нет из неё выходить.

– Объясняю всем, и тебе в отдельности, товарищ. Не знаю, как тебя звать.

– Пупынины мы. Егором родители нарекли.

– Вот для тебя, Егор Пупынин, разъясняю отдельно. Все постройки лебедевской дачи переходят во владение госхоза. Значит, работники коммуны владеют ими незаконно, а, следовательно, либо должны их освободить, либо работать в госхозе. Так что решай, Егор Пупынин, либо завтра выходишь на работу в госхозе, либо освобождаешь жильё. Надеюсь, вам всем понятно?

– Что тут непонятного. Втолковал, как по Библии.

Народ собрался расходиться.

– На Вагановке и жилья нет. Ежели отсюда выезжать, то только в чистое поле. Так что, куды ни кинь, кругом клин.

– Минуту, товарищи! Я ещё не закончил! Все, кто остаётся, с завтрашнего дня приступают к работе. С шести до семи утра регистрация вот на этом месте. Начинаем строительство коровника на пятьдесят мест и свинарника. И последнее: для баб тоже имеется работа. Кроме того, дети мужского пола старше двенадцати лет также подлежат трудоустройству.

На этом уполномоченный собрание закончил. Народ разошёлся по дворам переваривать неожиданную новость.

– Были коммунары, а теперь не пойми кто. Чудно` выходит. Крутит власть людьми, как овечьим дерьмом. Что дальше будет?

Коммуна «Красный Трудовик»

На следующий день Клемешев с утра пошёл в конюшню. Когда-то помещик держал племенных лошадей. Табун скакунов располагался в пяти конюшнях и выпасался на вольных лугах близ села Покровка, вызывая зависть соседей. После установления Советской власти на месте конезавода организовалась коммуна под громким названием «Красная Заря». Но недостаточный уход за лошадьми и попросту разгильдяйство членов коммуны привели к тому, что почти все племенные лошади пали, а коммуна распалась. На месте конезавода осталась единственная конюшня. Там и нашёл управляющий одноногого конюха, который служил ещё старому барину, и попросил его осмотреть бричку. После велел запрячь в неё одну из лошадей. Конюх недовольно стал ворчать, что лошадей надо бы подковать, а кузнеца нет, что конюшня от ветхости разваливается, и вообще ему, одноногому, тяжело, но лошадь запряг. Клемешев его почти не слушал. Впереди наваливалось много проблем, которые до сего дня были совершенно ему незнакомы. Регистрацию закончили, и народ толпился у крыльца конторы, ожидая дальнейших указаний. Поэтому, быстро распределив людей по рабочим местам, он взял портфель с документами и выехал в коммуну. В трёх километрах от дачи Лебедева находилось ещё одно поселение, бывшая дача сибирского помещика Матвея Ильича Ваганова. Сам Ваганов до двадцать третьего года жил в городе Новониколаевске, изредка наведываясь на дачу, потом неожиданно исчез. В народе это место так и окрестили Вагановкой.

Лошадь быстро домчала Клемешева до места. Ещё издали он увидел обширные деревянные времянки, где под навесами из неотёсанного горбыля стояли вперемешку коровы, лошади, овцы. За деревянными навесами скотного двора возвышался бревенчатый двухэтажный дом. Над крыльцом развевался красный флаг и красовалась яркая вывеска: «Коммуна, Красный Трудовик». На первом этаже располагалось руководство, там же жили часть крестьян коммуны и сам руководитель, Алексей Фёдорович Макаров, пожилой уважаемый работник, герой гражданской войны. Второй этаж пустовал, в большом зале изредка проводились собрания.

Пётр Панфилович привязал лошадь к одинокому столбу, маячившему возле дома, торопливо схватил портфель и почти бегом взбежал на крыльцо. Отворив дверь, он вошёл в просторную комнату, обставленную простенькой мебелью, добротно сколоченную местным умельцем. На стене висел красный транспарант, на нём белой краской было написано: «Ни одного гектара незасеянной земли!». Под транспарантом стоял стол, покрытый красной материей. На столе лежали в беспорядке бумаги, которые внимательно рассматривал пожилой человек в круглых очках. Возле него стояли и оживлённо разговаривали несколько мужиков. Поздоровавшись с немногочисленными посетителями, Клемешев сразу направился к Макарову, узнав его по алому ордену Красного Знамени на плотном френче дореволюционного покроя.

– Клемешев, – коротко представился он.

Макаров протянул руку:

– Наслышаны, товарищ Клемешев. К нам с какой целью?

– Дело у меня, товарищ Макаров, вот какое. Ты в курсе, что часть имущества коммуны переходит во владение госхоза?

– Я ознакомился с постановлением Сибкрайкома, – после некоторого раздумья ответил Макаров.

– Так вот, кроме постановления крайкома у меня на руках имеется предписание исполкома о передаче коммуной пятидесяти процентов наличного скота, фуража и посевных запасов госхозу.

– Ты что? С ума сошёл? Это же удар по коммуне. Под самый корень. К тебе же отходят шесть хозяйств. А что мне остаётся? Для остальных тридцати?

– Товарищ Макаров! Дело не в шести хозяйствах! Есть государственное предписание! Ты что?! Невыполнение постановления исполкома – уголовное преступление! – голос Клемешева почти сорвался на крик – Под статью попасть хочешь?!

– Ты, Клемешев, меня не пугай. И не ори. Я в гражданскую не боялся, а ты меня статьёй пугаешь. Не о том надо думать. Людей нечем будет кормить. Мы и так по налогам всё подчистили. Только на посев осталось. А здесь половину отдать надо.

– Ладно, Алексей Фёдорович, я не пугать тебя приехал. У меня постановление. Я его должен исполнить. И точка. Список работников, переходящих в госхоз, тебе направили. Завтра пришлю подводы с комсомольцами, так что ты распорядись, чтобы они получили всё положенное. Вот перечень, – Клемешев вытащил из портфеля пачку бумаг и передал собеседнику. – Ну, бывай.

Клемешев вышел, а крестьяне обступили руководителя, шумно выражая недовольство.

– Что же это такое, Алексей Фёдорович? Чем же мы весной сеять будем? А осенью опять всё под гребёнку? Ты можешь объяснить, что же это наша власть с нами делает?

– Тише, товарищи! Я столько же знаю, сколько и вы. Постановление исполкома надо выполнять. Я через два дня еду в Барлак и всё постараюсь прояснить! А сейчас идите по рабочим местам.

Люди стали расходиться. То там, то тут вспыхивали бурные споры, сопровождаемые размахиванием рук и громкими криками.

Клемешев уже не слышал ни возмущения крестьян, ни рассуждений Макарова. От нахлынувших в одночасье проблем у него постоянно болела голова. Ныло и дёргало возле левого уха – последствие колчаковской пули. Поморщившись от захлестнувшей боли, Пётр, чуть пошатываясь, дошёл до привязанной лошади и потерял сознание.